Таисия Осипова: Мне дадут не меньше 10 лет

Д.К.: Первый вопрос – бытовой, конечно: как ты питаешься? Всего ли тебе хватает?

Т.О.: Сами продуктовые дачки у меня два раза в месяц, всего 30 кг. Знаю, что “Война” очень помогает. Например, фрукты можно достать через магазин, завозы редко, но они бывают. Это что касается периодов между дачками. Вообще я здесь очень много курю. В основном сижу на кофе и сигаретах. Еще, конечно, овощи и фрукты. Летом было очень тяжело продукты хранить. Что касается других вещей – я просила книги по хиромантии, но их не пропустили почему-то…

Д.К.: Какое у тебя настроение? Как ты в целом себя ощущаешь?

Т.О.: Конечно, очень тяжело держать себя в руках, тяжело, выезжая на суд, не сорваться на тех же свидетелях, тяжело не высказать судье в лицо, что он не имеет ни малейшего права меня судить, потому что я, как состоявшийся, думающий человек, не признаю его авторитета.

Д.К.: Какое впечатление от адвокатов? Вы команда или есть разногласия?

Т.О.: По-разному. Шапошникова боится всего. Но она сказала честно, что как политическое дело она не берется это раскручивать. И на это, безусловно, есть причины. У Сидоркиной, конечно, совсем иной подход. Она независима от местных раскладов. А вообще я мало общаюсь с адвокатами, сама стараюсь строить свою защиту.

Д.К.: Чем ты здесь занимаешься? Как проводишь время?

Т.О.: У меня здесь, конечно, много свободного времени, могу все обдумать. Например, вычитываю протоколы заседаний, поскольку они сильно отличаются от того, что происходило в суде на самом деле. Но у вас есть аудиозаписи, а я делаю это по памяти и, конечно, многого не помню, чего-то не понимаю, поскольку не юрист. Но от перемены мест слагаемых в данном случае сумма сильно меняется: они очень красивые сделали протоколы заседаний, там часто изменен смысл вопросов, смысл ответов.

Д.К.: Какая здесь обстановка? Есть ли к тебе какое-то специфическое внимание?

Т.О.: Ситуация настолько напряженная, что я готовлюсь к суду в ночь перед заседанием, потому что у меня на шмонах все читают.

Д.К.: Как ты это поняла?

Т.О.: Ко многим моим вопросам свидетели были готовы, как будто читали заготовленный заранее текст ответов на давно известные им вопросы. Я поняла тогда, что у меня утечка информации. Говорила об этом адвокатам и Сергею. Но с Сидоркиной нам не удается почти поговорить с глазу на глаз. В следственном кабинете мы не одни, и нас слушают, в суде – рядом конвой стоит. Передается все, каждое мое слово передается. Вот в чем проблема. А здесь, на центральном, меня опера особо не дергают, зато пересадили в крайнюю хату. Я тут и сижу с момента, как они поняли, что я для них – “тяжелый случай”. Перевели в чистую нормальную камеру, здесь не сломаны полы и довольно-таки чисто, но во время проверки здесь все просматривается и прослушивается очень хорошо, и сразу становится известно, что я планирую, что я делаю или собираюсь делать. Здесь удобнее следить.

Д.К.: А в хате нет человека, который приглядывает?

Т.О.: Было… Уже было. Несколько таких эпизодов. Это продолжалось не очень долго, и человека этого довольно быстро отселили. А вообще они боятся со мной связываться.

Д.К.: Какой у тебя прогноз по поводу будущего приговора? К чему ты готовишься внутренне?

Т.О.: Насколько я поняла, Сидоркина нашла много глобальных ошибок и противоречий в деле. Оно фактически разваливается. Я считаю, что сейчас ситуация будет такая: Дворянчиков даст мне срок, реальный срок. Не меньше 10 лет. Ему нужно избавиться от меня как можно скорее. Но я уверена, что на кассации не пройдет этот приговор. Там не за что судить, в деле нет доказательств вины, нет отпечатков, в деле даже нет шприцев, и им не нужно было никаких экспертиз изъятого делать… Я думаю, что у них запланирована смена обвинителей. Их уже поменялось трое за процесс, и скорее всего на приговоре будет другой опять. Смена обвинителей практикуется в Смоленске очень часто. Это все – нормальное явление, они таким образом снимают с себя ответственность. Я хочу скорее отсудиться у Дворянчикова. Я бы на самом деле на его месте дала условный срок, а потом по касатке обвинения – отмена приговора, и я обратно возвращаюсь в тюрьму. Сейчас я надеюсь лет на 10, и если будет пересмотр приговора, то я тебе даже могу сказать, кто будет судья – Маркова. Она тесно связана с ОРЧ. Тут выбирать мне особо не из чего. Конечно, заезжать на тюрьму второй раз никому не хочется, и мне будет вдвойне тяжело при таком раскладе. Так что на его месте я бы сделала именно так. Ну ничего, я думаю, прорвемся. Все будет нормально.

Д.К.: Как ты отнеслась к экспертизе в Брянске? Неожиданная победа?

Т.О.: Они собирались делать экспертизу в Брянске, потому что, видимо, заранее договорились о нужном им результате… Хотя в Смоленске тоже была возможность ее сделать. Они не ожидали, что ее результат будет таков.

Д.К.: Тебе оказывают необходимую медицинскую помощь в СИЗО?

Т.О.: За медпомощью обращаться бесполезно. Таблетка анальгина – от всех болезней, и врачи неквалифицированные, это все было описано в моей жалобе, которую я пыталась передать судье через адвоката Шапошникову. Шапошниковой в руки ее не позволили отдать и сказали, что надо “выгонять” через тюрьму. И жалоба эта в итоге вообще никуда не вышла. Из изолятора в суд она не попала тогда. Такую же жалобу я писала еще раз, и только вторая попала в суд. Поэтому мы и выиграли по гражданскому иску. Иначе это было бы поводом для уголовной ответственности сотрудников медчасти.

Д.К.: Тебе провели медицинское освидетельствование в смоленской областной больнице. В нем нет вообще никаких диагнозов, даже тех, которые указаны в твоей медкарте СИЗО. Чем ты это объясняешь?

Т.О.: В последнем освидетельствовании ничего не было про гепатит С, хотя они зачем-то брали анализы на гепатит, наркозависимости тоже никакой не установлено, хотя на процессе по уголовному делу эти диагнозы они ставили в качестве личностной характеристики. Конечно, они противодействуют независимому медосвидетельствованию, и из-за этого я не могу ничего доказать по имеющимся у меня заболеваниям.

Д.К.: Расскажи про видео, которое сняли оперативники на обыске. Почему они его не уничтожили, ведь на нем видны и слышны все их провокационные действия?

Т.О.: Свидетели много раз на суде повторяли, что видели бардак в доме, и я считаю, что видеозапись с обыска не уничтожена только потому, что им нужно было показать этот “бардак”. Они разгромили мой дом, положили меня лицом в диван в наручниках и только после этого включили камеру.

Д.К.: Почему ты отказывалась уехать оттуда, если знала, что подобное может произойти?

Т.О.: У меня был дом, я сама его строила, это мое детище. Я долго скиталась по съемным квартирам. По Москве и по Смоленску. Я уехала рожать из Москвы в Смоленск и там уже поняла, что проще мне будет дома, у себя. Сначала мы думали, что вернемся в Москву. Но ребенку нужны были врачи и много всего еще, и мы просто не потянули финансово. Пришлось все-таки остаться в Смоленске. Кроме того, в Москве мы все время ждали обысков и преследований, и я поняла, что не выдержу такой жизни с ребенком. Я вернулась в Смоленск, собрала все деньги, которые у нас были, и решили, что будем строить дом.

Д.К.: Ты предчувствовала, что все это может произойти? Была внутренне готова к этому? Не страшно было ждать?

Т.О.: Я всегда знала, что они придут. Но я была уверена, что здесь, в доме, ничего нет и все будет как обычно, как было сто раз до этого. Мне казалось, что убежать тогда – это показать свою слабость. Понимаешь, я бы вернулась через полгода, но цели своей они бы все равно достигли. Даже если сейчас произойдет чудо и меня отпустят по этому делу, то это повторится. Неважно, что это будет – условняк15 или отсрочка16, – но они сделают это еще раз, и вот тогда, если я заеду на тюрьму второй раз по этой статье – я уже никогда не отмоюсь. Это будет уже намного страшнее, и они будут давить, чтобы приехал Сергей.

Д.К.: А кстати, почему он не может приехать в Смоленск? Ведь он не в розыске, и в Москве к нему нет претензий.

Т.О.: В Москве он вообще никому не мешает и особо не нужен. Человек он умный и талантливый, он просчитывает их шаги. Им не нужно задерживать его в Москве по липовому обвинению, как они пытались сделать в Смоленске. В Москве это не пройдет. Я уверена, что как только он появится, здесь у него найдут что угодно, любая подстава может произойти.

Д.К.: Как ты объясняешь для себя, почему тобой занимался Центр “Э”, а не ГНК?

Т.О.: В ГНК прекрасно знали, что я в разработке ЦПЭ много лет. Раньше эта структура в Смоленске называлась РУБОП, теперь – ЦПЭ, но люди те же, хорошо мне известные. Опер Центра “Э” на суде в показаниях сказал, что их прослушка и наблюдение выявили, что я якобы занималась наркотой, и передали эту информацию в ГНК, так как это не сфера ЦПЭ.

Д.К.: Объясни, какие основания были для того, чтобы быть в разработке ЦПЭ? Это наблюдение тянется со времени, когда Сергей был в Смоленске?

Т.О.: Безусловно да.

А знаешь, они как не умели тонко работать, так и не научились, грубо и глупо действуют. Я тут видела разные ситуации у разных людей, кто здесь сидит по 228-й, кто по-настоящему занимался торговлей… Так вот, у них обвинительные заключения по двум-трем эпизодам – листов по сто, не меньше. Там досконально проработанная инфа по контрольным закупкам, когда людей брали. Там прослушка на прослушке, все экспертизы – и подногтевые, и дактилоскопия, и анализ вещества, и время точно указано с точностью до минуты. Там все серьезно. А у меня вообще пустое дело, там ничего нет.

Я вижу по лицу Дворянчикова – он знает, что дело пустое. Он просто выполняет некий заказ. Это не его решение, но он честолюбивый карьерист и проблем не хочет. Так что мне надо просто выходить на кассацию и работать дальше.