В России развернулась яростная борьба вокруг политического возвышения РПЦ. Теперь процессов, которые происходят с участием РПЦ, уже нельзя скрыть: церковь идет к политической власти.
16 июля Центр социально-консервативной политики, которым руководит важный думский чиновник, секретарь Президиума Генсовета «Единой России» по креативу и взаимодействию с политическими клубами Юрий Шувалов, подписал соглашение о сотрудничестве с Русской Православной Церковью.
Не знаю, похвалит ли Юрия Шувалова Кремль. Или наоборот, выразит ему свое “Ф” за самоуправство. Но факт остается фактом: РПЦ ускоренными темпами идет в политику.
Сразу договоримся, что не будем играть в слова и делать вид, что консерватизм в нашей стране синоним спокойного ношения старомодного костюма для мужчин и черных чулок для женщин. Синоним традиционной семьи и проживания в добром супружеском союзе до золотой свадьбы. Сегодня понятие «консервативный» наполнено грозным смыслом и военной агрессией. Консерваторы – это нарождающаяся партия, которая пришла на смену националистическим образованиям, разгромленным правоохранительными органами.
Два года те, кого в нашей стране можно определить понятием «консерваторы», – а их много, и они представляют собой широкий спектр от безобидных ряженых хоругвеносцев до фашиствующих националистов, собирались с силами и активно искали, к кому бы прислониться. И они нашли: это церковь. Все, кто входил в «Родину» Рогозина и устраивали шум по поводу еврейских организаций, расплодившихся в России, те, кто входил в РНЕ и общество «Память», кто разочаровался в ДПНИ – они нашли новых шефов в Русской православной церкви.
Сначала это не афишировалось. Но потом все-таки вылезло. Во-первых, пришла пора открыться. Во-вторых, у них мочи не было терпеть дальше безвестность, захотелось помаршировать в рясах, но с дубинами. Теперь они защищены гораздо лучше, чем с депутатом Рогозиным. РПЦ с патриархом Кириллом – это вам не депутаты, которых в считанные месяцы разогнали по приказу Суркова.
Отныне, когда говорят об РПЦ, то имеют в виду в первую очередь политическое православие, а вовсе не тихое служение Господу и собирание вспомоществования для сирых и убогих. Церковь хочет власти и собственности, бизнеса и банков.
Госдума тоже подстраивается под процессы формирования новой партии.
По мнению заместителя секретаря Президиума Генсовета «Единой России» по креативу и взаимодействию с политическими клубами Юрия Шувалова, этот документ, с которого мы начали наше повествование, дает начало новому этапу развития отношений с институтом Церкви. – «Еще в 2005 году мы проводили заседание ЦСКП (Центра социально-консервативной политики), где присутствовал Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, тогда митрополит Смоленский и Калининградский. В ходе обсуждения он поддержал наши консервативные идеи о развитии России. Сегодня мы подписали соглашение, которое формулирует наше сотрудничество, делает его более предметным. Речь идет о реализации совместных действий на федеральном уровне и в регионах. Центр социально-консервативной политики как институт партии ведет большую и последовательную работу по сохранению и развитию отечественной культуры, традиций. Нужно ли говорить о том, что именно Русская Православная Церковь заложила ценностные основы нашего общества и является их носителем? Таким образом, подписав соглашение, у нас появляется возможность вести работу по продвижению духовно-нравственных ценностей максимально эффективно», – говорит думский деятель.
Остальные попытки создать консервативные проекты выглядят гораздо слабее. Например, Михаил Делягин пытается создать партию «Родина – здравый смысл». Без церкви. И попутно отмахнуться от тени Рогозина, которая лежит на всех проектах со словом «Родина» в названии.
Совсем иное – те, кто жмется поближе к церкви. У них и имперскости поболе, и понимания, что только страданием знаменита Русь.
В России развернулась яростная борьба вокруг политического возвышения РПЦ. Теперь процессов, которые происходят с участием РПЦ, уже нельзя скрыть: церковь идет к политической власти. Это беспокоит не только прогрессивную общественность, но и Кремль. Там думали, что РПЦ будет идти в тени кремлевской власти, в подпорку, но к РПЦ мгновенно прилипли те силы, которые взнуздали коней на захват всего пространства общественной жизни страны. А там и до попыток захвата политической власти недалеко. Одним из первых, кто решил высказаться на эту тему, оказался Владимир Познер. Надо ли объяснять, каких тумаков он получил от клириков?
Владимир Познер «Православие – это трагедия»- так называется интервью. Оно размещено на сайте Владимира Познера:
Была бы экспансия с Запада. Россия, условно говоря, стала бы развиваться по другому пути.
– Возможно. Знаете, очень трудно сказать. Я думаю, что одна из величайших трагедий для России – принятие православия. Если посмотреть сегодня – ограничимся просто Европой и возьмем христианские страны, – есть три ветви христианства: католицизм, православие и протестантизм. Если оттолкнуться от таких определений, как демократия, качество жизни, уровень жизни, и распределить страны именно по этим показателям, то на первом месте будут именно протестантские страны, все. Потом католические. И лишь потом такие, как Россия, Греция, Болгария и т.д. И это совершенно не случайные вещи, потому что более темной и закрытой религией является православие.
– Что значит темная? Как может религия быть темной?
– Очень легко. Когда люди сжигают себя на кострах, это как? Это светлая, что ли? Это было. Когда было серьезное разделение внутри православия в России. При этом – абсолютное отрицание и неприятие других религий. Третий Рим, народ-богоносец и т.д. Это все отсюда. Мало кто задумывается над тем, что ведь гетто для иностранцев, гетто в России существует со времен Ивана Грозного точно. Называлось это «немецкая слобода». Что такое немецкая слобода? Кто такой немец? Немец – это не германец. Немец – это человек, который не говорит по-русски, поэтому он немой. Вот что это такое. Боязнь Запада и рассмотрение Запада как чего-то опасного и аморального идет от церкви. Религия – это определенный философский взгляд. Но церковь – это инструмент. Русская Православная Церковь больше всего напоминает мне КПСС с Политбюро, которое состоит из митрополитов, и с генеральным секретарем, который называется патриархом. Я считаю, что Русская Православная Церковь нанесла колоссальный вред России. В России не было Возрождения. В Западной Европе смогли отойти от темных составляющих церкви. Когда возникло совершенно другое ощущение и понимание жизни, это рассвет искусства. В России этого не было вообще. Когда вы смотрите на русское искусство, в частности, на иконопись до татарского ига, она ничем не уступает началу Возрождения в Италии. Это ничем не хуже Джотто. Потрясающие вещи, которые потом исчезают. Главный «татарин» для меня (я никого не хочу обидеть) – Иван Грозный. Он все свел на нет, все уничтожил. То, что при нем происходило и творилось с Великим Новгородом, – просто не поддается описанию. Реки действительно окрасились в красный цвет, уничтожались тысячи людей. Я считаю, что православие явилось тяжелой ношей для России.
– Неужели у вас нет друзей среди православных священников?
– Нет, конечно. Они меня не любят. Сегодня не модно быть против церкви, сегодня многие, кто размахивал партийными билетами, размахивают крестами. Поразительная вещь: как это быстро все у них произошло? Они были такими невероятными атеистами.
– Но ведь не везде такая неискренность.
– Я допускаю, что есть искренние, но я понимаю, что все это игра. А завтра что-то изменится, и кресты будут позабыты. Появятся звезды, или ромбы, или что-то еще. Сегодня Православная церковь вмешивается в политику, где ей совершенно нечего делать. В школьное образование. Она чрезвычайно агрессивна.
– В чем тогда, по-вашему, заключается роль церкви?
– Проповедовать – в храме – пожалуйста. Многим людям нужна вера просто потому, что нужно ощущение, что на самом деле за добро воздается, а за зло наказывается. И, кроме того, после смерти есть что-то еще.
– Вы чувствуете в себе эту потребность?
– Нет. Я по образованию биолог, физиолог человека, для меня совершенно очевидно, что после смерти ничего нет.
– Есть масса ученых, которые веруют.
– Ну, насчет массы не знаю, вообще-то это абсолютное, как вам сказать, противоречие. Ученый, верующий в бога, – это нонсенс. Главное в человеке – это стремление познавать. Главное слово для маленьких детей – это «почему». Почему солнце светит, почему вода мокрая, почему, почему, почему. Это сидит в нас. Мы хотим знать. И все наше развитие – это результат стремления знать. Вот животные не хотят знать, у них нет этой потребности, они живут по инстинкту, из поколения в поколение ничего не меняется. У нас есть инстинкты, как у животных, но еще у нас есть этот странный орган – мозг, который все время стремится познавать. Церковь говорит: нет, надо верить. Нельзя спрашивать. Я говорю: подождите, непорочное зачатие – этого не бывает. Искусственное осеменение – да. А непорочного зачатия – нет. Ну я еще могу допустить, что есть некий вселенский разум, но вся эта библейская история… что вот за шесть, за семь дней Бог создал…
– А если отвлечься от библейской истории?
– А как можно отвлечься от Библии и при этом сказать: я верующий. Во что тогда ты верующий? Во что? Я всегда спрашиваю: если Бог есть, то зачем он создал клопов? Они ничего не дают, и их никто не ест.
– Значит, они что-то едят.
– Нас, нас они едят! Я говорю: докажите. А мне отвечают: не надо никаких доказательств. Это так, потому что это так. Но я тогда говорю: когда-то вы утверждали, что земля плоская. И сжигали людей, которые говорили, что это не так. А потом пришлось признать. Католикам понадобилось 500 лет, чтобы признать, что Галилей был прав. Если жить по вашим правилам, мы бы до сих пор сидели в пещерах. О чем вы говорите? Если говорить о всемирном разуме, я хочу понять: что это такое? Вот когда дети пухнут от голода в Африке, и по их лицам ползают мухи. Это что? Это всемирный разум? Пути господни неисповедимы. Но вот вы и извините.
– Если чисто теоретически предположить, что Бог есть – он же создал нас не безвольными людьми. Мы сами принимаем решения. Мы же наделены волей. Соответственно, то, что происходит, происходит не по его вине, в этом наша вина. Человеческая. А иначе тогда все предопределено.
– Я абсолютно с вами согласен: во всем, что с нами происходит, мы виноваты сами. Мне говорят, все, что происходит, происходит по Божьей воле. В чем тогда смысл этих бесконечных страданий? Если взять все население Земли и свести его к ста человекам, при этом сохраняя все соотношения, которые существуют, из этих ста 57 будет из Азии, 23 из Европы, 14 из Америк и 8 из Африки. Из этих ста у одного будет компьютер, у одного высшее образование, шестерым из них будет принадлежать 59 процентов богатств, из всех, что есть на земле. И все эти шестеро будут жить в США. Я вас спрашиваю: это что? Если это мы виноваты – нет вопросов. Но если это Божья воля, тогда я развожу руками.
– В чем смысл жизни?
– На мой взгляд, смысл жизни заключается в самоосуществлении. В нахождении того дела, ради которого ты родился, потому что у каждого человека есть талант. Это может быть талант класть камни, водить машину, писать книгу. Человек выражает себя через труд, через нахождение партнера, через продление себя рождением детей. Вот смысл жизни для меня. Если человек находит это – это и есть счастье. Подавляющее большинство людей не находят себя. Если же человек не находит себя, он не является счастливым. Особенно это касается труда. Зачастую люди занимаются трудом, только чтобы заработать. Они в этом себя не выражают. И среди них могут быть даже миллионеры.
