Такие разговоры хороши подшофе в каком-нибудь склепе питейного заведения. Эта атмосфера снимает пелену псевдосерьезности и имитации действительности, ты получаешь возможность отстраненно взглянуть на окружающее.
Когда вернулся домой, в моих глазах и голове булькало некоторое количество коньяка, а вместе с ним несколько кружек пенной жидкости. Включил рупор правды: журналисты, как было сказано, «правительственного пула», задавали бессмысленные вопросы новоизбранному, но еще не инаугурированному президенту и получали пустые ничего не значащие ответы. Было видно, что только два вопроса задели премьера-президента: как семья отнеслась к его избранию и о Ходорковском. Первый он решил побыстрее скомкать и забыть, на втором завелся, но все это не имеет никакого значения.
Важно было то, что происходило на заднем плане, за премьером-президентом, окруженном журналистской кучкой. Там стояли двое официантов с подносами шампанского. Один высокий и румянощекий, второй, как и положено, низкий. Оба с лицами, я бы не сказал «дебилоидными», но совершенно лишенными печати интеллекта. Эти милые люди долго переминались с ноги на ногу, ждали свой черед, потом умаялись и стали вначале просто переговариваться, а потом откровенно хохотать. Камера в этом случае была заложницей ситуации. Оператор, видимо, пытался избавиться от этих отроков, но премьер-президент на первом плане не позволял это делать, в фокусе надо было держать, конечно же, его. Вот так и шло это общение серьезного и в тоже время постоянно заигрывающего Путина и двух людей, веселящихся на этом фоне. Не знаю, травили ли они анекдоты, обсуждали достоинства женщин-журналисток или глумились над самим премьером-президентом – история это умалчивает. Они важны как символ нашей действительности, за серьезным и пафосным покровом которой скрывается откровенное скоморошество. Игрой и смехом начинается карнавал, через смех его имитируемая реальность и прекращается.
До этого разудалого смеха двух официантов, которые легко вышли на первый план и убрали в тень Путина, раскрыли карнавальную суть всего действа, был еще один момент истины: мы с другом в склепе питейного заведения, и разговор естественным руслом зашел за политику. Он клял, обличал всех и вся. Я корчил из себя государственника и пытался обозначить мотивацию действий и поступков, в то же время напирал на опасность мифологизации, делания культа известного человека, чем сейчас грешат как официальные, так и оппозиционные деятели: ну не Бетмэн и не Вельзевул он никакой! Однако этот «пассионарный» разговор наш вышел, как мне показалось, на одно очень простое, но в тоже время продуктивное русло: проблема не в конкретном человеке, а в том обществе, которое у нас обустраивается, и в котором мы хотим проживать.
Выбор примитивен и прост: общество открытое или закрытое. Владимир Путин – лидер закрытого общества. Общества, построенного на жестком соподчинении, скрепленного гипсовым раствором атмосферы страха, постоянно находящегося в предмобилизационном состоянии. Общества, где нет шатаний и не задают лишних вопросов, а где есть приказ, а все действия расписаны четко по уставу, как в армии. Здесь также действует принцип: думающий солдат – это дебильный солдат. Общество это поддерживается хлебом и зрелищами, кнутом и пряниками, у него много врагов и ему постоянно прививается комплекс неполноценности, вины. Нельзя сказать, что это уж совсем ущербная модель человеческого общежития. Такая мобилизационная закрытая структура бывает необходима, но ситуативно, временно. Но временно не получается – и дальше начинается карнавал, все больше мелькают скоморошьи рожи, реальность становится все более имитационной, искусственно сделанной, суверенной. Нам начинают говорить об атмосфере радости и счастья, что у нас есть свершения и достижения, которые надо отстаивать, как и право на настоящую жизнь, а вовсе не ровный строй закрытого общества. Вот здесь начинается искусственно вызванное раздвоение – шизофрения общества. Возникает когнитивный диссонанс между реальностью и лозунговой декларативной имитационностью. Люди переживают ощущение тревоги предела и начинают выходить на митинги под довольно умозрительными воззваниями как, например, за честность выборов. Ситуация двусмысленная: как если бы игроки Лас-Вегаса начали бы скандировать за честность рулетки. Но это все лирика, главное: тип власти Путина работает – и в некоторых случаях довольно эффективно – в закрытом обществе, когда надо поднять с колен, замочить в сортире, приструнить зарвавшихся кровососов-олигархов, поставить заслон на пути американских империалистов. И этот тип практически полностью импотентен в обществе, стремящемся к развитию, к открытости, доверию. Получается, что все механизмы мобилизационной системы в этом случае совершенно не действуют, поражаются ржавчиной и могут скрипеть некоторое время через ручное управление.
Владимир Путин это отлично понимает. Поэтому и взял на вооружение воинственную риторику, мы опять стали чувствовать себя в окружении врагов не только внешних, но и внутренних. Общество все больше разделено, и это разделение проходит уже даже не по идеологическому принципу, а по классовому, например, рабочий – интеллигент, человек труда – болтун и бездельник. Он просто по-другому не может, поэтому он создает образ общества, в котором сам мог бы быть эффективен. Ему, естественно, не хочется заснуть, как Леонид Ильич на своем посту, поэтому и форматирует образ общества под себя. Другой вопрос – надо ли это самому обществу, во благо ли ему постоянное пребывание в мобилизационном состоянии, на грани между жизнью и смертью, ведь именно такой выбор нам предлагали всю выборную кампанию. Чтобы все это начинало понимать общество и нужны такие скоморохи-официанты, которые могли своим смехом отодвинуть в тень Самого.
Крайне показательно в контексте наших рассуждений интервью актера Алексея Серебрякова, данное «АиФ». У интервью очень характерный заголовок: «Из России я сбежал!»
Серебряков рассуждает о том, что «прошло всего каких-то 150 лет, как в России отменили крепостное право. А 70 лет советской истории – что это, как не разновидность рабовладельческого строя?! Одна часть страны сидела в тюрьме, другая их охраняла. О какой демократии может идти речь?! У нас абсолютно рабская психология!». Он также говорит о том, что «Хам победил», а свою семью он перевел в Канаду, потому что здесь «от хамства и агрессии не защитишь». Он переехал, потому что устал от происходящего в России, по его мнению: «лучше искусственные улыбки, чем искренняя злоба». При всем при этом управлять такой страной с «рабской психологией», как Россия, может только Путин, ведь он «царь, муж России». Актер также говорил, что какой-нибудь харизматичный лидер сможет поднять «огромный класс необразованных, безработных, желающих всё иметь, но ничего при этом не делать молодых людей» и это его пугает.
Не буду сейчас анализировать слова Серебрякова, понятно, что они собраны из штампов, которые в том числе активно бытуют в общественном мнении. Здесь важна мысль: закрытое, агрессивное общество формирует «рабская психология» масс, правитель находится в практически безысходном положении и ему приходится быть царем и заниматься «закручиванием гаек».
А что если именно так мыслят наши властные элиты, также ощущают себя в окружении агрессивных необразованных толп, готовых растерзать их в любой удобный момент? Единственный возможный метод управления этими толпами: кнут и загон, а сами эти толпы должны испытывать первобытный ужас перед стаями голодных волков, снующих за пределами загона. Что если именно все так и есть, а наши властьимущие, как и уважаемый актер, воспринимают нацию с печатью изначальной ущербности, а потому и используют соответствующие методы? Что если все это именно так, и для прикрытия всего этого устраивается весь этот языческий карнавал?
В заключение хотелось бы сказать, что, на мой взгляд, проблема не в конкретном человеке, не в изначальной ущербности нашего народа, а в том, что между народом и властью у нас возник железный занавес. Поэтому само общество становится предельно мифологизированным, все его основные страты живут мифами друг о друге и постепенно создают карнавальный балаганчик.
