Скоро судьям не придется даже объяснять публике, почему они приговорили предпринимателя к тюремному сроку
В Госдуму направлены — и уже приняты в первом чтении — поправки о введении цензуры на публикацию приговоров по экономическим преступлениям. Поправки дают возможность судьям «и по своему усмотрению, и по ходатайству сторон отказаться от публикации полного текста приговоров по уголовному обвинению «в преступлениях в сфере экономической деятельности». Суд своим определением или постановлением может принять решение публиковать только вводную (кто и в чем обвиняется) и резолютивную (виновность и наказание) части таких приговоров. Уверена, что желание прокуратуры засекретить текст документа не разойдется с решением суда, и значит, большинство приговоров будет звучать примерно так: Иванов, 10 лет, остальное не ваше дело.
Когда речь заходит о делах по экономическим статьям, судебная система вертится как уж на сковородке. Практика безусловной поддержки обвинения не может не влиять на качество судебного процесса. Судьи вынуждены думать и советоваться с председателем суда о том, как скрыть факты невиновности обвиняемого, как не допрашивать свидетелей защиты, как написать приговор так, чтобы обвинение звучало не слишком фантастично даже для неискушенных в юридических тонкостях читателей приговора. Как, например, вынести и оформить приговор предпринимателю из Брянска, обвиняемого в мошенничестве, которое, по версии следствия, состояло в том, что электростанция, которую он закупил на предприятие, «не того качества и не той цены». Или как оформить приговор генеральному директору, которого обвиняют в растрате из-за того, что он оплачивал свой мобильный телефон со счета предприятия? Вынужденная лгать для придания правомерного вида своей деятельности судебная система научилась изворотливости. В надзоре Верховного суда по делу Алексея Козлова прокурор произнес фразу, которая для судебной системы звучит абсолютно нормально, а для нас дико: «Обвиняемый в хищении акций намеренно оплатил их, чтобы придать видимость правомерности сделки». Оплачивая батон хлеба в булочной, мы, вероятно, тоже пытаемся скрыть его хищение.
Чем фантастичнее обвинение, тем больше усилий надо предпринимать для сокрытия простого факта: суд — это придаток правоохранительной системы. У российского суда давно уже произошло раздвоение личности: с одной стороны он вынуждены прикрывать грехи следствия, с другой — не перестает повторять, что никто не имеет права влиять на суд. Общество не должно влиять на суды, депутаты и СМИ не должны интересоваться обвинительным стилем их работы.
Одно мешает судам — открытость приговоров по экономическим обвинениям. Прочитать приговор предпринимателю — и возмутиться — до сих пор может любой. Российская система правосудия выносит огромное количество приговоров по экономическим статьям, осуждаются тысячи бизнесменов, за делами которых следит и пресса, и родственники, и сослуживцы. Возмущение и ненависть, рождающаяся у людей при столкновении с несправедливостью суда, достигли такого накала, что уже сейчас сложно не обращать на него внимания. Кто-то наверху судебной власти понимает это. И принимает очевидное и очень простое решение: надо скрыть тексты приговоров бизнесу от общества. Чем это мотивировать? Чем абсурднее мотивировка, тем выше шанс, что она пройдет. Итак, внесенные в ГД поправки в УПК говорят о том, что суд может принять решение публиковать только результативную часть приговора. Все это будет делаться в целях сохранения коммерческой тайны обвиняемого. Какой коммерческой тайны?! Что за цинизм! Бизнес разорен, актив перешел другому, директор сидит уже год, и наш российский суд, вдруг вспоминает о коммерческой тайне и скрывает сам приговор! К сожалению, эти поправки могут пройти, ведь в парламенте тоже не принято обсуждать решения, спущенные сверху. Если это случится, еще один гвоздик будет забит в крышку гроба с надписью «Здесь лежат наши надежды на лучшее будущее для нашей страны».
