Гамзат Малаев: Почему от ислама придётся отказаться. Абсолютное оружие культуроцида

ОТ РЕДАКЦИИ. Недавние скандальные высказывания адвоката Дагира Хасавова вновь привлекли внимание общества к теме ислама. Разумеется, прежде всего в ход пошли обычные пропагандистские штампы: с одной стороны, заклинания о «религии любви и мира» (произносимые почему-то угрожающим тоном), с другой – панические крики об исламской угрозе, которая вот-вот захлестнёт Россию и мир. На этом фоне успокоительное бормотание «исламоведов» воспринимается как нечто заведомо несерьёзное и не имеющее отношения к реальности. В результате тема отходит заведомым дилетантам или ангажированным пропагандистам.

Между тем, обсуждение сути и перспектив ислама в современном мире и в самом деле необходимо. Недостаточно проклинать ислам и исламистов (или, наоборот, восхвалять и возлагать на них какие-то надежды) – необходимо понять, с чем мы, собственно, имеем дело.

Мы решили начать разговор об исламе с весьма спорного текста. Однако он вряд ли оставит читателя равнодушным.

Может показаться, что споры об Исламе лишены смысла. Потому что основатель этой религии, Мухаммад, достаточно чётко и однозначно охарактеризовал его сам, когда по собственному почину признал, что над ним, Мухаммадом, могут перестать насмехаться только под угрозой смерти.

Этот исламский догмат, который требует смертной казни для любого, кто будет насмехаться над Мухаммадом, необходим и достаточен для примерного объяснения сути этой религии. Наблюдая за поведением и мировоззрением мусульман, нельзя не заметить, насколько эта догма неотъемлема от их быта. Возможно, если бы не постоянные угрозы с их стороны, они не могли бы вести проповедь методами наглого и наивного вранья, скорее подходящего для небольшой тоталитарной секты, нежели для могущественной мировой религии. Они были бы просто высмеяны и засмеяны — хотя бы на основе одних бытовых привычек.  Которые, впрочем, неотъемлемы от их догматики.

Про религиозную жизнь как таковую в данном случае говорить не приходится. Она представляется настолько наивной и смехотворной, что мало-мальски разобравшийся в ней разумный взрослый человек начинает откровенно потешаться. Ну а так как такими разобравшимися, по преимуществу, бывают учёные муллы, то становится понятной их склонность давить постоянную улыбку превосходства над собеседником. Они буквально насмехаются над своими оппонентами, вынужденными считаться с тем, что они, муллы, считают ерундой.

Однако не будем говорить о «ерунде». Поговорим лучше о пользе, которую Ислам приносит немусульманам. А также и о том, почему эта польза является ресурсом исчерпаемым, и, наверное, будет достаточно скоро прикрыта.

Лучше всего Ислам решает проблему утилизации лишнего. Будь то лишние культуры или же лишние общественные институты. Что особенно ценно, Ислам, в отличие от алкоголя или наркотиков, решает эту проблему институционально. Алкоголики и наркоманы достаточно быстро выпадают из общества и естественным образом сокращают свою численность. Мусульмане же, наоборот, увеличивают свою численность и полностью занимают поражаемую общественную нишу. В отсутствие мусульман на то место, где были алкоголики, снова может кто-то прийти и начать использовать оставшиеся ресурсы в других целях. А на то место, где есть мусульмане, никто уже не придёт, пока всё оно не будет вытоптано и приведено в негодность.

Таким образом, при помощи Ислама можно занимать клетки «Мировой шахматной доски» и на неограниченное время выводить их из использования кем-либо. Иначе говоря, можно ограничивать поле боя, выгоняя противника на те участки, где с ним удобнее разобраться.

Говоря о механизме, при помощи которого Ислам разлагает «традиционные общества», то есть отдельных людей, социальные группы и целые народы, необходимо отметить один важный момент, зачастую ускользающий от внимания.

Наблюдатели за мусульманами, зачастую пропускают один момент, вроде бы, бросающийся в глаза. На то, что соблюдение исламской обрядности заклинивает человека на чувственных удовольствиях.

Человек, как минимум пять раз в день думающий о том, что высшей целью его жизни является попадание в небесный кабак с девочками и мальчиками, волей-неволей начинает думать только о том, где бы найти и попробовать эти удовольствия на грешной земле. Хотя бы потому, что его организм на физиологическом уровне требует опытного подтверждения того, что его пожизненные усилия и в самом деле чего-то стоят.

Но доступ к «первоклассным» удовольствиям такого рода естественным образом ограничивается небольшим кругом руководителей общины. Под «первоклассными» удовольствиями, если кто не слышал, подразумеваются вещи типа организованного сожительства с малолетками (брачный секс с девочками, начиная с девятилетнего возраста, опять-таки неотъемлем от исламской догматики). Остальные вынуждены использовать суррогаты (животных, слабых членов общины, иноверцев и тому подобное) и накручивать себя мечтаниями.

А вот здесь очень кстати оказываются такие институты исламского общества, как запрет алкоголя и ограничение свободы женщин.

Запрет алкоголя (самого простого способа дать собственному организму некий, пусть и суррогатный, смысл жизни) не позволяет мусульманам быстро спиться и освободить место для остальных.

С положением женщины несколько хитрее, но тоже, в конечном счёте, достаточно очевидно.

Женщины, согласно шариату, объединяются в группы и привязываются к определённым мужчинам, без которых они никто. На одного мужчину приходится несколько женщин (не только жён, но и ближайших родственниц, детей). А сам мужчина занят поиском чувственных удовольствий и всех своих женщин не то, что проконтролировать, но и занять-то полностью не может. При этом женщинам в силу естественных ограничений и постоянного взаимного контроля куда сложнее отдаваться извращённым чувственным удовольствиям, типа того же скотоложства.

Поэтому женщины начинают играть ненормально большую для обычных традиционных обществ роль. Всё имеющиеся у них возможности общения они посвящают занятиям политикой: интригами, сплетнями, скандалами. Так как мужчины заняты своими кайфами (да и работать кому-то надо), то политическая роль женщин становится очень большой. При удачном сочетании внешних обстоятельств и личной одарённости, женщины более или менее часто определяют политику крупных групп мусульманского общества, особенно в нижних социальных слоях, где в этом заинтересованы государственные власти. Но все политические действия мусульманских женщин стоят очень дёшево, так как в любой момент мужчины могут очнуться и поставить их на место путём побоев или развода, как то рекомендуется Кораном.

Как замечают практически все, кому довелось систематически наблюдать мусульман (а всё перечисленное очень заметно и сразу бросается в глаза) на выходе мы получаем очень болтливое, эмоциональное (мечтательно-вялое со склонностью к вспышкам чувств) общество с институционально встроенным отвращением к какому-либо отвлечённому мышлению. То есть — никакой или почти никакой сложной государственной техники или многоходовой стратегии.

Единственным прибежищем для тех мусульман, которые ощущают потребность наряду с чувствами задействовать и разум, является изучение Шариата. Последний представляет из себя мега-компендиум одно- и двух-ходовых приёмов, взаимно противоречивых с точки зрения единой логики или нравственности, но объединённых общей нацеленностью на обустройство быта и оправдание поиска не требующих усилий наслаждений.

Традиционные общества, и мусульманские, и под-мусульманские имели достаточно эффективные приёмы противостояния разлагающему их структуру влиянию «чистых» Ислама и Шариата. На изучение Шариата просто плевали, чувственные мотивы и прочие слабости, более или менее связанные с исповеданием Ислама (педофилию или хотя бы многожёнство) элементарно запрещали или высмеивали, ставя свой «урф» выше Шариата. В приложение к исламской формальной молитвенной физкультуре использовали внутренние духовные и психотехнические практики — брали доисламские или конструировали сами. Прежде всего это относится, конечно же, к суфизму в изводе аль-Газали. Модернизированный суфизмом «ислам по аль-Газали» стал той религией, по которой уже вполне было «можно жить»: не гоняться за девятилетними девочками, не вести вечную войну со всем неисламским или недостаточно исламским миром, не препятствовать развитию среди мусульман хотя бы естественных наук.

Но в современном глобальном информационном обществе всему этому закономерно приходит конец. Если уже не пришёл. Потому что исламская община в виде медиа-технологий, доступных на домашнем, фактически кухонно-гаремном, уровне получила эффективное средство выявления любых отступлений от Шариата. К тому же фиксируемых на аудио-видео. Публичное доносительство и угроза насилия общины над индивидуумом (основа шариатской системы) позволяет давить любые отклонения, до того как они станут хоть сколько-то политически значимыми.

Казалось бы, при таком, де-факто, чувственном либерализме ничего не мешает Исламу победно шествовать по пути других наркотиков — алкоголя, героина и тому подобных. То есть разлагать и вскоре разложить своих приверженцев до полного исчезновения. Но тут вступает в действие единственная допустимая в Исламе аскетическая практика: Джихад.

Все кому доводилось принимать участие в наивных попытках выработать систему мирного сосуществования Ислама с другими обществами, (в первую очередь это всевозможные алимы-модернизаторы), неизменно сталкивались с неотъемлемостью и обязательностью Джихада в любых формах Шариата. Фактически, Джихад равнозначен и взаимозаменяем с Пятью столпами Ислама.

Это обусловлено тем, что посыл к эмоциональным наслаждениям в Исламе очень узко направлен и очень однозначен. За пять-шесть лет строгой жизни по Шариату человек обыкновенно превращается в «овоща», способного думать только о том как потеребить свои чувства одним из нескольких разрешённых способов (будь то секс или еда — отсюда острые приправы и в том, и в другом). Формы искусства, допускающие сложную интеллектуальную деятельность и могущие повлечь самоограничение, Шариатом запрещены. «Пост», поощряющий обжорство после нескольких часов воздержания, может служить разве что усилению чувственности. Чтобы сохранить способность рассудочно мыслить, мусульманин буквально вынужден заниматься не только Шариатом, но и Джихадом. Иных шариатских способов отвлечься от самовозбуждения и законно заниматься самоконтролем, пожалуй, не существует.

Кстати поэтому исламская проповедь (Дагва), относится не к Пяти столпам, а к Джихаду. «Дагва» и переводится буквально как «призыв на войну». Искусство завлечения в достаточно наивную веру и в строгое соблюдение Шариата, пусть даже при помощи инфантильного вранья и сексуальной рекламы (многожёнство и т.д.), всё же требует некоторого самоограничения и является закономерным элементом единственно разрешённого, кроме Cаума, аскетизма — в ходе организации военных действий. Джихад позволяет осуществить депривацию наслаждений не только отдельных мусульман, но и всей мусульманской общины, канализируя её средства. Из-за шариатских ограничений на интеллектуализм и особенно на занятия светскими науками, сложные оборонные технологии, будь то технические или гуманитарные, мусульманам приходится приобретать «на стороне», у «неверных», переплачивая втрое и впятеро.

Все эти вполне тривиальные наблюдения мы привели вовсе не для того, чтобы указать на них как на причину использования Ислама сильными мира сего. Нет, мы привели их только затем, чтобы отметить, что это отнюдь не основная причина использования Ислама. Легко заметить, что почти всех этих эффектов можно было бы достичь, распространяя наркотики или специфические субкультуры. В принципе, технологии компьютерных игр уже сейчас приближаются к уровню, позволяющему создать самовоспроизводящиеся субкультуры, не менее эффективные в уничтожении культурного разнообразия, чем Ислам.

Однако причина того, что Ислам продолжают использовать даже в CША и Европе, совсем в другом. А именно в том, что Ислам, не менее эффективно, чем коммунизм, уничтожает в поражённом им обществе доверие — основу функционирования классической демократии и технологичной рыночной экономики.

Общественные группы, поражённые Исламом, добровольно самоустраняются из демократического и рыночного процессов. Как и коммунисты, мусульмане видят в демократии и свободном рынке только инструменты распространения своей веры (то есть, на практике, чувственного саморазложения). Это такой же самонаводящийся аппарат, который отрезает от демократического и рыночного общества лишние культурные группы, да ещё и даёт за это деньги, сырьё, или другие материальные ценности. Как и коммунизируемое общество, исламизируемая группа быстро становится всё менее способной к функционированию без внешней поддержки. Но при этом предельно конкретные, легко представмые исламские мечты о Рае — как на земле, так и на небе — смотрятся куда более реалистичными и осязаемо достижимыми для рядового человека, чем бредовые мечтания коммунистов о неопределённо отдалённом и чисто земном будущем.

Теперь стоит рассказать о механизме уничтожения доверия в Исламе.

На уничтожение доверия направлены две основополагающие характеристики Шариата, имеющие своими бесспорными источниками Коран, Хадисы (предания Сунны) и деяния Асхабов (сподвижников Мухаммада). Это сегрегация и отсутствие «честного слова».

 Функциональная необходимость сегрегации достаточно понятна: она препятствует созданию каких-либо серьёзных союзов шире границ мусульманской общины (уммы) и затрудняет импорт новых технологий внутрь шариатских систем. Более или менее крепкие союзы с немусульманами намеренно исключаются, для того, чтобы избежать создания разнообразного общества, допускающего развитие. А необходимость контроля технологий и так очевидна.

Корень шариатской сегрегации не только в общеизвестном (и неотменяемом) положении Корана, гласящем, что монотеисты, не признающие учение Муххамеда, могут жить под владычеством мусульман и вести дела с ними, только будучи предварительно униженными. Хотя, конечно, не стоит отрицать важность этого положения, пусть зачастую и ведущего к курьёзным проявлениям Ислама в быту. Эти курьёзы возникают тогда, когда мусульмане не могут по обстоятельствам публично унижать «кяфиров» («неверных»), но вынуждены прибегать ко всякого рода действиям, незаметным или непонятным «кяфиров», чтобы соблюсти эту заповедь.

Значительно большее значение имеет самосегрегация мусульман в таком обществе, где «кяфиры» доминируют. А в условиях глобализации таким обществом становится весь мир. Так как Джихад нельзя отменить, они вынуждены рассматривать любые взаимодействия со внешним миром как взаимодействие с врагом. А с врагом не только позволены, но даже и обязательны любые действия, не в последнюю очередь связанные с обманом доверия. Соответственно не существует механизма, удерживающего мусульман от обмана «кяфиров». Это либо автоматически исключает для «кяфиров» ведение каких-либо серьёзных дел с мусульманами, либо служит одним из условий формирования механизма «мусульмане платят втрое» (надбавка за риск).

Интересная деталь: из-за того, что согласно Шариату Джихад может приостанавливаться исключительно только в местах, где мусульманам грозит полное уничтожение, любые мусульманские группы, намеренные вести серьёзные и долгосрочные дела с «кяфирами», становятся заинтересованы в физическом уничтожении заметного числа других, не в меру «правоверных» мусульман, дабы получить весомые доказательства того, что Джихад приостановлен правомерно.

Описанный механизм мусульмано-кяфирской сегрегации обуславливающий фактический апартеид (насильственный в исламских странах и добровольный в джахильско-кяфирских) тоже широко известен. На него обычно не обращают внимания, так как мусульманам удаётся несколько смягчать его негативные эффекты за счёт наличия механизмов рыночной конкуренции в джахильско-кяфирских обществах и равнодушия к судьбе кяфирских общин внутри шариатского мира со стороны остальных «кяфиров». Тот факт, что действия отдельных «кяфиров» по привлечению внимания к насаждаемому мусульманами апартеиду локализуются исключительными усилиями госаппарата некоторых развитых государств, с очевидностью подтверждает то, что сильными мира сего Ислам по-прежнему считается эффективным средством и продолжает использоваться по назначению.

Прежде чем разобраться, почему так будет, наверное, не всегда, вкратце коснёмся феномена отсутствия в исламской культуре «честного слова», и не только по отношению к иноверцам (это очевидно), но и между самими мусульманами.

Отсутствие «честного слова» в исламской культуре, которое фактически ограничивает весь чисто исламский (то есть осуществляемый непосредственно практикующими мусульманами) бизнес немногочисленным набором вариаций «купи-продай», и есть основная причина исключительной культуроцидной эффективности Ислама. Исламские пропагандисты, сталкиваясь с необходимостью объяснения тотальной лживости и коварства, распространённых во всех исламских обществах, обычно склонны ориентироваться на коранический феномен «хитрости» (макара). «Хитрость» в Коране приписывается Всевышнему, который характеризуется как «лучший из хитрецов» (3:54). Соответственно в этом ряду используются истории из жизнеописаний Муххамеда и деяний Асхабов, связанные с конструированием различных оговорок и двусмысленностей, что ставит Ислам как бы в один ряд с прочими культурами, где принято эффектное обращение со словами. Например, с софизмом или талмудизмом. Многочисленные цитаты из Корана могут быть использованы для того, чтобы показать, что коварство и обман применяются только в отношении иноверцев, которые все или почти все лживы (3:28, 9:3-10, 16:106, 40:28 и др.).

Однако следует отметить, что в Шариате есть обязательные пункты, которые вообще делают бытование «честного слова», пожалуй, едва возможным в исламской культуре:
1) Однозначное понимание Шариата как способа отказа от ранее данных обещаний (Коран, 66:2)
2) Разрешение любого обмана в целях «мира между людьми» (Сахих Бухари, 49:857).

Как результат, все отношения между независящими друг от друга людьми в мире Ислама держатся на зыбком основании: «в прошлый раз вроде бы не обманул». А какие-либо серьёзные «транзакции» возможны только в пределах власти «амира», в отношении которого есть такое консолидированное мнение.

Итак, Ислам выглядит практически абсолютным оружием культуроцида. Казалось бы, легко обратить в Ислам всех лишних, даже всё лишнее человечество, и рулить этой массой, монополизировав контроль над дозой наслаждения, «бабой и пайкой». Но это не так.

Исламская система взаимного контроля основана исключительно на отслеживании внешних проявлений. Создание каких-либо внутренних и при этом целостных иерархий Шариатом исключается. Лидерство определяется знанием нарочито противоречивых положений Шариата. В случае с «халифом» допускается лидерство и на основе грубой силы, но с обязательным делегированием части власти знатокам Шариата.

На первый взгляд эта сетевая структура с формальным запретом создания иерархических отношений идеальна для манипуляции со стороны любой внешней иерархии, располагающей конспиративным аппаратом, способным к скоординированным действиям. Однако идеальность нарушается тем, что практически любой полноправный участник шариатской политической системы и даже как бы полноправный («аджам», то есть мусульманин-неараб, например, дагестанец) может бросить вызов любому местному вождю, в том числе арабу, только на основании того, что он, «аджам», сочтёт свои знания Шариата более глубокими, чем у него.

До появления глобальных информационных технологий это было не так страшно. Слишком неравными были силы государства и отдельного члена общины. Хотя силы на слежку, затрачивавшиеся государствами, имевшими подданных-мусульман (и исламскими, и кяфирскими), всё равно всегда были непропорционально велики. В настоящее время это обстоятельство технически позволяет иным, совершенно неисламским государствам, вмешиваться в процесс любой манипуляции исламскими общинами со стороны государственной иерархии, разве что слегка стимулируя процесс.

Ещё более значимо отсутствие формальной иерархии для обеспечения контроля сознания, характерного для других религий. Исключительность Мекки и Хаджа позволяет организовать только формализованный, стандартный взаимоконтроль внешних проявлений мировоззрения. При готовности соблюдать внешние правила, внутренне мусульманин может абсолютно бесконтрольно исповедовать любые взгляды. Единственным условием для этого является разве что сокрытие своих взглядов в технических пределах контроля общины.

Таким образом, чтобы избежать непредсказуемых последствий от неконтролируемых действий и накопления их эффектов, сильным мира сего от использования Ислама рано или поздно придётся отказаться.